Женщина на советских плакатах

“Советская женщина” — это выражение, которое может вызывать очень противоречивые ассоциации. Один из самых удобных способов изучить советскую женщину — это плакаты. Они дешевые, доступные, быстро меняющиеся и понятные даже малограмотным. Далее следует краткий обзор изменений визуального образа советской женщины и средств выражения, которые использовались для изображения женщин в разное время. Кто же была эта, говоря старым политическим языком, “равноправная женщина”, которая в советские времена предстала перед широкой публикой?

До сих пор плакаты изучались по большей части с точки зрения семиотики и художественной критики. Особенно с точки зрения последней, так как авторами плакатов часто являлись выдающиеся художники. На самом деле, эстетика официального искусства и плакатов по большей части попадала в одну категорию. В их общей символике важную роль играли краски, расположение предметов относительно друг друга и отсылки к традициям. “Плакат – искусство массовое, с ним художники идут в народ. /…/ Картина – это пропаганда, а плакат – агитация.” (Калинин [1943] 1975: 215; 216). Сила плакатов была в многочиcленноcти (тиражи бывали от 5000 до 100000 экземпляров) и доступности – развешанные в публичных местах, они действительно воздействовали на сознание общества сильнее, чем изобразительное искусство, литература или журналистика.

Язык советских плакатов

Хотя пролетарское изображение пыталось полностью отказаться от старых методов, бывали и исключения. Советские плакаты противопоставляли старый и новый строй, но использовали народную формy искусства – лубок – который до революции был популярным в городах и деревнях (Bonnell 1997). Со временем народные детали стали ещё более заметными — народные мотивы использовались на плакатах в элементах дизайна и одежды.

Елизавета Кругликова: плакат «Женщина! Учись грамоте!»

Общий язык советских плакатов сформировался в 1930–х годах. Если в начале десятилетия подчеркивалась разница между старым и новым режимом, и общий характер плакатов был драматическим, то в конце 30–х годов на плакатах уже появились веселые и спокойные, живущие в достатке люди. Характерным было также изменение цветовой гаммы – красные и чёрные цвета сменились пастельными, синими, зелеными, розовыми и жёлтыми тонами.

Изображение женщины на плакатах в 1930-х годах

Основной тип женщины этого периода — это колхозница. От крестьянки из прошлого её отличает новый способ повязывания головного платка (она завязывает платок узлом на затылке, а не под подбородком), у её часто бывает стрижка под мальчика, модные орудия сменили косу и постолы. На одном плакате красуется фигура трактористки, которая, одетая в красное, самоуверенно и авторитетно едет на красном тракторе (Bonnell 1997). Красный тракторист также ассоциируется с описанным в Библии апокалиптическим всадником: “Вышел другой конь, огненно-красный, и всаднику, сидящему на нем, было позволено взять мир с земли, чтобы люди убивали друг друга. И ему был дан большой мeч.” (Откровение 6:4). Установление советской власти в 1930-х годах было тоже по-своему концом света, которому предшествовали и за которым следовали буйства, потрясающие населения, поэтому параллели со всадником смерти вполне уместны.

Государственное Издательство, автор неизвестен: плакат «Крестьянка, коллективизируй деревню…»

Марксистка Александра Коллонтай писала: “В интересах коммунизма было завоевать доверие работниц, выковать из них защитниц Советской власти. /…/ Надо было найти особый подход к работнице и беднейшей крестьянке…” ([1921] (1971): 324). Этот “особый подход” выражался в создании дифференцированной пропаганды для разных групп. 1930–е года увидели начало, так сказать, “научной пропаганды”. Колхозница, всё ещё стройная и улыбающаяся, в сельских регионах, посреди общего голода, казалась просто гротескной.

Случались и ошибки – например, тракторы вспахивали зеленеющие поля, а крестьянки работали на улице зимой без подходящей одежды (Bonnell 1997). Было ясно, что эти плакаты нарисовали горожане. Такой взгляд на женщин “сверху вниз” был одним из аспектов, который противопоставлял коммунистические равные права женщин феминизму. Феминизм просил свободy выбора для женщин, а советское время навязывало эмансипацию и образование (Kivimaa ja Talvoja 2010). “В Советской России нет самостоятельного движения работниц. Борьба за диктатуру и ее утверждение, как и вся работа по строительству нового, трудового общества, ведется в Советской России слитно и нераздельно пролетариатом обоего пола.” (Коллонтай [1921] (1971)). Интересы женщин и мужчин на общественном уровне уравнивались, а какого–либо другого уровня в официальной политике и не существовало. Формировалось общество без пола, где главным идентитетом человека был его класс.

В середине 30–х годов, после “консультации” со своей публикой, колхозница на плакатах начала округляться, и спортивную девушку заменили более корпулентные дамы. Боннелл добавляет, что частое использование колхозницы на постерах времён коллективизации феминизировало крестьян как социальную категорию и привнесло гендер в дискурс сельских регионов (1997). Постеры времён второй мировой войны сильно отличаются от этих плакатов 30–х годов. Во время войны во всех областях – в литературе, моде, искусстве, и на плакатах – изображенная женщина возмужала.

Изменение образа женщины в военное время

Во время второй мировой войны вернулись контрасты красного и чёрного, суровость изображения и образ пожилой крестьянской женщины с шарфом, которая требует отомстить или провожает солдатов в бой. Например, такими плакатами являются “Мсти за горе народа!” (1943) и “Поэма–лозунг войны, окно ТАСС но. 222” (1943). Также на постере “Извольте нам их представить” (Lafont 2007: 10; 94) на первом плане крупно изображена женщина, которая направляет безликую массу солдат. Это был новый, героический тип женщины, который выделялся своей мужественностью и боевой готовностью. Как писал про воевавших женщин М. И. Калинин: “Но вы завоевали равноправие женщины и ещё в одной области – в непосредственной защите своей родины с оружием в руках. Вы завоевали равноправие женщины на таком поприще, на котором она до сих пор так непосредственно ещё не выступала.” ([1945] 1975: 482). Если под равными правами мужчин и женщин понимать их уподобление, тогда медиа Cоветского Cоюза времён Отечественной Войны — это пример bona fide.

Виктор Иванов: плакат «Мсти за горе народа!»

В отличие от Германии того времени, советская политика в “женском вопросе” была подчеркнуто толерантная — евгеника с марксизмом была несопоставима, так как игнорировала социально–экономические факторы (Rowley 2009). Примеры межрасового равенства также можно увидеть на плакатах – “Да здравствует международный женский день! Наша дружба нерушима!” (1954), “8. марта” (1961) и “Мир на земле – наше счастье!” (1961) изображают женщин разных рас, дрyжественно стоящих плечом к плечу (Lafont 2007: 160; 194; 198).

Советские мадонны

Изображение матери c ребёнком фигурировало в разных жанрах по-разному. Использование этого образа в Советском Союзе было безусловно проблематичным из-за его сильного религиозного фона. На плакатах эти изображения чаще всего использовались в контексте пропаганды социальных услуг (Bonnell 1997).

Исключением был, например, плакат конца 30-х годов “Счастливые рождаются при советской власти!” (Lafont 2007: 78-79). Здесь на первом плане мать с ребёнком, которую можно принять за советскую мадонну. На них пёстрая одежда из тканей фабричной производства, на фоне можно увидеть архитектуру Сталина и современные машины. Эта социалистическая утопия показывает энтузиазм людей относительно строительства нового общества после первых пятилеток. Хотя матерям присваивали многие почётные звания, все они использовались в контексте воспроизводства населения. В 1944 году ввели почётное название “Мать героиня”, орден “Слава матери” и медаль “Медаль матери” (Gratševa 1946: 23-24). Эти почти милитарные звания как будто принесли регламент и контроль в область материнства.

Нина Ватолина: плакат «Слава матери-героине!»

Возвращение к “традиционной женственности”

Если говорить о том, что следовало за распадом Советского Союза, то этот период характеризует резкое возвращение к традиционной женственности. В условиях свободы слова и рыночной экономики самыми популярными оказались красивые, модельные изображения женщины. За ними по популярности следовали изображения женщины как домохозяйки и матери (Azhgikhina 1995). Трудно сказать, исходил ли интерес аудитории из личных взглядов, или он был частью общей ответной реакции на равные права женщин в Советском Союзе. Подобное развитие произошло и в восстановившей независимость Эстонии. Хейди Кирвунен, которая описывала гендерные роли в журнале “Советская женщина”, считала, что крутой поворот к традиционной женственности в конце 1980–х — начале 1990–х годов случился, c одной стороны, из ностальгии к национальному мифу о женском поле и материнстве, а с другой, из стремления возродить западные идеалы (2008).

Для каких дел советская женщина была свободна, и от чего её освободили? Женщина была свободна быть рабочей силой для защиты родины, а также для репродуктивных функций. Её номинально освободили от работы по дому и патриархата. В действительности же многие типичные женские задания теперь просто имели коллективный характер. Вместо того, чтобы готовить, стирать, пасти скот или растить детей, многие женщины нашли работу в столовых, прачечных, колхозах, школах и больницах. В итоге можно сказать, что “советская женщина” переняла много мужских качеств и отреклась от личной жизни для общего блага. И несмотря на то, что новый режим очень явно противопоставлял себя старому, в нём было много элементов, которые было возможно понять лишь на основе связи с предшествующими традициями. А то, что последовало за Советским Союзом, было реакцией на социализм.

 

Литература: